Мельхиор сказал:

— Может быть, там, на одной из звезд, есть живые существа, знающие больше нас.

Старик рассмеялся:

— Может быть, может быть. Ты что, не от мира сего, а? Природа создала жизнь лишь здесь, на Земле.

Мельхиор быстро возразил ему:

— Это пока мы можем говорить: «Лишь здесь!» — потому что другого нам знать не дано…

— Потому что другого нам знать не дано, — спокойно подтвердил старик.

Оставшись наедине с собой, Мельхиор пришел к выводу, что он оказался без всякой связи и никак не сможет получить ответ на свои сообщения. А как быть дальше, если он потерял родину?

Катрин испугалась, увидев его лицо, и он признался ей:

— Знаешь, у меня так болит сердце, будто оно разорвалось.

И снова летели они над пустынной равниной. Мельхиор думал об одном: «Почему, ну почему люди сами разрушили здесь все?..»

Зеленая цепь холмов с лесом и лугами, с ручьем, приводящим в движение колесо мельницы, — все это было островком мира после многочасового полета над опустевшей землей.

Мельхиор подумал: «Вполне возможно, что поля вновь зазеленеют. И что их опять сожгут, а потом они снова покроются зеленью. Как сравнить это с тем, что у нас дома? Но сейчас у меня нет больше дома. Связь прервана. Неужели это навсегда?..»

Молодой мельник с удовольствием принял предложение Мельхиора вести за него дела на мельнице. Мельхиор почти не помогал ему, потому что силы его убывали с каждым днем. Чтобы заработать на хлеб насущный, он чинил крестьянам их нехитрый инвентарь, рукодельничал. А для Катрин построил ткацкий станок, оказалось, что к этому делу у нее есть способности. По совету Мельхиора в ее тканях появились многоцветные узоры, даже изображения людей и животных. Скоро ее ткани стали известны в округе и полюбились покупателям.

Мельхиор заметно сдавал. Как часто он пытался связаться со своей звездой — ответа не было! Звезду он, правда, видел, но ни посланий оттуда, ни отзыва на его сигналы не приходило.

Они жили вместе с ребенком в домике неподалеку от мельницы, скромно и тихо. С утра до вечера они слышали шум мельничного колеса и щебетанье ребенка. Глядя иногда на мужа, такого худого и бледного, Катрин тихо спрашивала:

— Почему ты больше не колдуешь? Ну хотя бы показал маленькие чудеса, как тогда на ярмарке? Цветные картинки, которые прыгали и кривлялись…

— Не хочется мне теперь колдовать, — ответил Мельхиор.

— Ах, если бы хоть разочек еще полетать, — сокрушалась Катрин. — Разве ты забыл словечко, которое нужно сказать, чтобы полететь?

— Забыл.

Мельхиор думал: «Мой товарищ, наверно, видел вблизи, что произошло с нашей звездой. Может быть, он отправился туда как раз для того, чтобы передать мои отчеты. И тут произошло что-то, от чего наша связь прекратилась. Иначе он давно подал бы знак или сам явился сюда».

Он снова и снова пытался установить связь, вслушивался в маленький аппарат, который носил на теле, под рубашкой. Если бы Катрин, все старавшаяся разглядеть аппарат, когда-нибудь прежде видела раковину, он показался бы ей похожим на раковину со щелкой, из которой доносился шум и свист. Она же думала, будто это что-то вроде свистка; Мельхиор свистит, дуя в него, а иногда свисток сам отвечает ему.

Мельхиор прижимал аппаратик к себе, что-то говорил, ждал ответа — тщетно.

Веселье и находчивость давно оставили его. Как нежно Катрин за ним ни ухаживала, как ни помогала ему семья мельника и соседи, одиночество перемалывало его. И когда ему стало ясно, что его сообщений никто не слышит и ему уже никогда не получить ответа, он тихо умер.

Катрин кормилась самой разной работой. Красота ее увядала; после «колдуна» все ухажеры казались ей никчемными.

А дочь подрастала. Каждый, кто видел ее, улыбался. Самые мрачные и ворчливые крестьяне радовались, слыша ее песни. Она была хрупкой, но сильной. Тяжелые корзины поднимала как перышки. А ткать и прясть вскоре научилась лучше матери. Когда она пела в церкви, голос ее можно было отличить среди многих — так чисто он звучал.

Она была еще совсем молодой, когда вышла замуж за крестьянского сына, парня здорового и крепкого; он с удовольствием пел за работой вместе с ней. Муж перепахал много нетронутой земли, а она родила ему много детей. Трое сыновей помогали отцу, две дочери вышли замуж.

В младшем сыне играла беспокойная кровь. Как-то он услышал, будто далеко, за равниной, все выглядит иначе. Люди живут близко друг от друга, дом к дому. Его властно потянуло в те края. И он пропал.

Один из братьев решил отыскать его и тоже отправился в путь.

Катрин штопала рубашки внуков или сидела грустно, без дела, и размышляла. Или поглаживала несколько вещиц, хранимых ею с прежних времен. Шнурок, который Мельхиор часто носил вместо пояса, несколько бумажек, покрытых знаками (она принимала их за волшебные), и тот аппарат, что он всегда держал при себе. «Его свистулька», — с улыбкой говорила она.

Катрин совсем состарилась, у нее появились правнуки. Однажды она застала свою дочь разбирающей старые вещи; та решала, что выбросить, а что оставить. Катрин сказала дочери, что эта вот коробка, или как ее там, — реликвия, может быть, кусок украшения из часовни или из гроба какого-то святого. Пусть хранит и передаст своему сыну, чтобы тот тоже сберег ее. Даже если реликвиям теперь и не поклоняются, как-никак эта вещь принесла счастье всей их семье: достаточно посмотреть на здоровых детей и на крепкое хозяйство. Дочь взглянула на мать с удивлением, но поверила ей.

А тем временем в округе появилось много крестьянских дворов. Деревни приблизились одна к другой. И везде с похвалой отзывались о потомстве Катрин. Считалось удачей взять в дом парня или девушку из ее семейства; на них можно было положиться, чем бы они ни занимались: крестьянским трудом или ткачеством, были они каменщиками, малярами или даже учителями.

Исключения случались и в этой семье. С течением времени они так разошлись по стране, что один не мог сказать точно, где другой. И поэтому никому не бросалось в глаза, когда кого-то из них охватывало беспокойство, не знавшее границ. Кто-то, допустим, тихо и мирно прожил полжизни в кругу семьи, занимаясь своим ремеслом. И вдруг, словно вспомнив давно забытое, он бросался на поиски чего-то. Оставлял родных, свое дело и исчезал в чужих краях. Жена плакала: ведь ссор между ними не было, они так ладно жили. Она повсюду искала его следы, но муж навсегда пропадал без вести…

Кто-то всю жизнь жил весело, его с удовольствием приглашали на свадьбы, ибо не было другого, умевшего так хорошо играть на лютне, так ловко плясать и громко петь. И вдруг ни с того ни с сего он становился сначала молчаливым и грустным, а потом ожесточался, делался угрюмым, сидел часами, уставившись в угол.

Но такое случалось не часто. К тому же страна опять была густо населена, и потомки Мельхиора почти потеряли всякую связь друг с другом.

Однажды, несмотря на решительный запрет родителей, в амбар прокрался мальчишка. Здесь стоял сундук. Открывать его запрещалось: он был наполнен самыми разными вещицами — реликвиями, которые переходили из поколения в поколение.

Поскольку ему грозила кара, мальчуган был заинтересовал вдвойне и принялся рыться в сундуке. Он достал из него штуковину, напоминавшую раковину, и приложил ее к уху. И вдруг ему показалось, что он слышит дробь звуков, то высоких, то низких. Он удивился, прислушался снова, но — ничего.

Если эта штука давно не сломалась и кто-то ее найдет, она, быть может, зазвучит еще не раз.

Святая ночь<br />(Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей) - i_033.jpg

Видиа Найпол

МОЯ ТЕТКА ЗОЛОТЫЕ ЗУБЫ

Перевод Л. Биндеман

Святая ночь<br />(Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей) - i_034.jpg
никогда не знал ее настоящего имени, и хоть оно у нее, наверное, имелось, никогда не слышал, чтобы кто-нибудь величал тетку иначе как Золотые Зубы. У нее их было шестнадцать. Тетка вышла замуж рано и весьма удачно. Чтобы возвестить миру, что ее муж — человек с положением, она после свадьбы заменила совершенно здоровые зубы золотыми.