— О, значит, мы снова разговариваем друг с другом? — спросила Айша. — Как приятно. Впервые за столько месяцев.
— Возможно, больше нам говорить не придется. Или я выбрал неудачный момент? Ты, я вижу, собираешь вещи. — Хам прошел к туалетному столику, сел перед ним, взял в руки деревянный гребень. — Я сам вырезал его для тебя. Ты помнишь? Получилось неплохо.
Айша выхватила гребень из его руки.
— Пожалуйста, не мути воду. И не пора ли тебе начать собираться? Вечером мы должны войти в ковчег.
— Вы-то войдете. А я — нет.
Она резко повернулась к Хаму.
— Что ты хочешь этим сказать? — Айша положила гребень на туалетный столик.
Хам встал.
— Присядь и расчеши волосы. Если ты не хочешь меня слушать, все равно не потеряешь время даром. Садись! — Он протянул гребень Айше, и та села. — Раньше мне нравилось наблюдать, как ты расчесываешь волосы, смотреть на твое серьезное, отрешенное лицо, следить за плавными движениями рук. Но теперь все изменилось. Ты одна, и я один и… О чем ты спрашивала меня? О, насчет того, собрал ли я вещи. Ну, за этим дело не станет. Видишь ли, я не собираюсь в ковчег.
— Ты что, не веришь в потоп? Конечно, не веришь.
— Иногда верю, иногда нет. Но я знаю наверняка, что не имею права на спасение. Я не могу не спросить себя: «Почему Хам?» Я понимаю, почему Яхве выбрал отца и мать, Сима и Керин. Они хорошие люди. Я не уверен насчет Иафета и Мерибол. Они счастливы, и мне кажется, что трудно найти лучшее время для смерти. С другой стороны, они — милые дети и никому не причинили вреда. Все ясно мне и с Айшой. Разве можно уничтожить истинную красоту? Но когда я думаю о Хаме, меня гложат сомнения. И мне кажется, что нелепо выделять четырех мужчин и четырех женщин из всего человечества, доказывать, что они лучше всех остальных. На Земле есть плохие люди, смею сказать, что я один из них, но только не дети, только не младенцы. Я не могу поверить в такого бога.
— Значит, ты хочешь рискнуть?
— Да… Айша, я хочу, чтобы ты пошла со мной.
— Сейчас?
— Да.
— Почему?
Хам говорил медленно, словно с самим собой.
— Я никогда не решился бы попросить тебя. Но когда ты воскликнула: «Да утонуть бы нам всем и покончить с этим!» — я понял, что ты так же несчастна, как и я, и, значит, у нас есть шанс начать все сначала. Мы используем этот шанс, если уйдем вместе. Другими словами, — продолжал он более уверенно, — я не хочу целый год жить с тобой в этом чертовом ковчеге и наблюдать за Иафетом и Мерибол, зная, что люблю тебя в сто раз больше, чем он, но не имею мужества первым шагнуть тебе навстречу.
Рука Айши с деревянным гребнем застыла в воздухе. В наступившей тишине она вновь начала расчесывать волосы, а затем сказала: «Встань так, чтобы я могла тебя видеть».
Хам подошел и встал сзади, чуть сбоку. Они смотрели в зеркало на свои отражения.
— Так ты и стоял раньше, когда тебе нравилось наблюдать, как я расчесываю волосы?
— Да.
— Мне кажется, ты никогда не говорил об этом.
— Я думал, ты знала.
— И напрасно. Не стоит гадать, что я знаю, а что — нет.
— Теперь ты знаешь.
— Да. И все-таки я считаю, что мы вместе должны войти в ковчег. На всякий случай. Ты не возражаешь?
— Теперь нет.
— Возможно, — Айша улыбнулась, — Иафет и Мерибол смогут подсказать нам, как стать счастливыми.
— Мы обойдемся и без них. У меня очень хорошая память.
— У меня тоже. О, у меня тоже!
— Айша!
— Когда все закончится, я обещаю тебе, что мы уйдем вдвоем далеко-далеко, и у нас будет настоящая семья.
— Спасибо тебе, любимая моя.
— Мужество возвращается к тебе?
— Да, — кивнул Хам.
Она повернулась к мужу.
— Докажи мне это.
Под безоблачным небом они вошли в ковчег, накормили животных и собрались в жилой комнате.
— Давайте обратимся к господу нашему и попросим его благословить наше начинание, — сказал Ной. — Давайте помолимся, чтобы мудрость его сияла для нас ярким маяком, а наша вера в него стала крепким щитом, о который разобьются все опасности, подстерегающие нас на пути.
Молодые и старые, умудренные и легкомысленные, верующие и неверующие, они упали на колени, ощущая беспомощность перед грядущим, не ведая, что ждет их впереди. Ной молился, и их сердца, казалось, бились в такт его словам, но постепенно все нарастающий монотонный звук заглушил его голос… И они поняли, что слышат, как по крыше ковчега барабанят первые капли дождя.
Стэн Барстоу
ДВАДЦАТЬ СРЕБРЕНИКОВ
Перевод М. Загота
— Я только что вошла, — сообщила она. — Минуту-другую назад вы бы нагнали меня на улице.
Тут только сестры Норрис заметили, что миссис Фосдайк одета во все черное — шляпка из магазина, а пальто, наверное, сшито своими руками на швейной машинке, — и, словно прочитав их мысли, миссис Фосдайк сказала:
— Я была на похоронах, — и сестры удивленно ойкнули, потому что за последние дни никто из их знакомых не перебрался в мир иной.
Хозяйка предложила им сесть. Старшая мисс Норрис села на краешек кресла возле стола, аккуратно прикрыв ноги юбкой, младшая, распрямив спину, — на стул у окна. Миссис Фосдайк сбросила пальто и начала хлопотать с большим и заварным чайниками в углу у раковины.
— Выпьете по чашечке? — спросила она, задержав ложку со второй порцией заварки над чайничком.
— Право… — начала было младшая миссис Норрис, но ее сестра, с горделивым достоинством старшей, ответила за обеих:
— Спасибо, вы очень любезны.
— Ненавижу похороны, — рассуждала вслух миссис Фосдайк, наливая в заварной чайничек вскипевшую воду. — Если хоронят человека, хоть как-то тебе близкого, на душе становится грустно-грустно. А если покойник при жизни был тебе не мил, чувствуешь себя просто лицемером.
Из шкафчика над раковиной она вытащила две чашки с блюдцами, тщательно протерла их полотенцем и поставила рядом со своей на пресс для отжимания белья — покрытый клеенкой, он стоял у окна.
— Это был родственник? — отважилась младшая сестра мисс Норрис.
Миссис Фосдайк покачала головой.
— Нет, друг. Добрый друг. Миссис Марсден, она жила в Хилтопе. Вряд ли вы ее знали. Вдова, как и я. Ее муж умер лет пять или шесть назад. Он занимал какой-то пост на текстильной фабрике. Жили они в достатке, всего хватало. Бедняжка… У нее оказался рак. Слава богу, кончились ее мучения.
Она разлила чай, передала сестрам чашки, потом по очереди протянула им сахарницу и кувшинчик с молоком. Сама она стояла между прессом и раковиной, ее седые волосы под черной шляпкой искрились в лучах позднего утреннего солнца.
— Как страшно, — задумчиво произнесла она, сделав маленький глоток.
— Я знала миссис Марсден пятнадцать лет, а ведь могло статься, что наше знакомство не продлилось бы и двух месяцев. Порой люди становятся друзьями при таких странных обстоятельствах.
Началось с того, что я откликнулась на объявление в «Аргусе». Так и попала в их дом. Мой Джим тогда был еще жив, судьба как раз приковала его к коляске. Я искала работу, но идти куда-то на полный день не могла, надо было ухаживать за мужем. Поэтому я нанялась в несколько домов убираться, на шесть раз в неделю, по утрам. Одной из хозяек и оказалась миссис Марсден. Я ходила к ней три раза в неделю.
Поначалу думала, что долго у нее не задержусь. Нет, сама работа тут ни при чем, и деньги тоже. Просто в то время автобусы в Хилтоп еще не ходили, а тащиться в гору пешком… От города это полторы мили. Казалось, подъем этот с каждым днем становится все длиннее и круче… лучше и не вспоминать. Но мы сильно нуждались, и выбора у меня не было.