Ее била дрожь. Человек смотрел на нее как на чужого, незнакомого, взгляд был ледяной и бесцветный, он, не останавливаясь, проходил сквозь все, что оказывалось перед ним. Изжелта-белое лицо блестело, никакой крови из раны не шло, там просто было отверстие.
— О, это страшно, страшно! — закричала она. — Я не хочу здесь оставаться! Уйдем сейчас же, я этого не вынесу!
Она подхватила платье, шубу и шляпку и выскочила из комнаты. Йенссон последовал за ней. Они бросились вниз по лестнице, она поскользнулась и села в плевки и сигарный пепел. Внизу стояла та же рогатая старуха, она дружелюбно и понимающе ухмылялась в бороду, кивала головой.
На улице они немного успокоились. Она оделась, привела в порядок свой туалет, попудрила нос. Йенссон, словно защищая, обнял ее за талию, поцелуями остановил слезы, готовые брызнуть из ее глаз, он был такой хороший. Они зашагали к площади.
Оберчерт по-прежнему там прогуливался, они снова на него натолкнулись.
— Как, уже все? — сказал он. — Надеюсь, господа остались довольны?
— О, это было ужасно! — воскликнула женщина.
— Не говорите так, не может быть, чтобы вы на самом деле так думали. Посмотрели бы вы, сударыня, как было в прежние времена — совсем иначе. А теперь на преисподнюю просто грех жаловаться. Мы делаем все, чтобы человек не только не почувствовал боли, но и получил удовольствие.
— Что правда, то правда, — согласился господин Йенссон, — приходится признать, что стало гуманнее.
— О да, — сказал черт, — модернизировано все сверху донизу, как полагается.
— Конечно, ведь надо идти в ногу с веком.
— Да, теперь остались только душевные муки.
— И слава богу! — воскликнула женщина.
Черт любезно проводил их к лифту.
— До свидания, — сказал он, отвешивая низкий поклон, — и добро пожаловать снова.
Он захлопнул за ними дверь. Лифт пошел вверх.
— Как все же хорошо, что это кончилось, — с облегчением сказали оба, когда, тесно прижавшись друг к другу, опустились на мягкое сидение.
— Без тебя я бы никогда не перенесла этого, — прошептала она. Он притянул ее к себе, и губы их слились в долгом поцелуе.
— Подумай только, — сказала она, придя в себя после его объятий, — чтобы он мог сделать такое! Но он всегда был со странностями. Никогда не мог смотреть на вещи просто и естественно, для него все было вопросом жизни и смерти.
— Ну и глупо.
— Ведь мог же он сказать мне об этом? Я бы осталась дома. Мы могли бы встретиться в другой вечер.
— Ну конечно, — сказал Йенссон, — конечно, встретились бы в другой раз.
— Но, любимый мой, что мы сидим и говорим об этом? — прошептала она, обвивая руками его шею. — Ведь все уже позади.
— Да, моя девочка, все уже позади.
Он заключил ее в объятия. Лифт шел вверх.
Тур Оге Брингсвэр
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАТФЕЯ
Перевод И. Почиталина
лужка дремал около ящика для пожертвований у входа в церковь.День был жарким, а проповедь — длинной. Священник был еще молод, и ему доставляло удовольствие слушать звуки своего голоса. Но служка был человеком бывалым и знал, что во время проповеди можно посидеть с полузакрытыми глазами, не рискуя навлечь чье-нибудь осуждение.
Священник выбрал тему сегодняшней проповеди из Евангелия от Матфея — глава 18, стих 20: «Где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди них».
Чуть слышно скрипнула дверь… служка наморщил лоб. Это, по-видимому, уже пришли те, собравшиеся на крестины. Но он ошибся. На пороге церкви стоял негр. Высокий худой негр.
— Эй, парень, — шепнул служка, — ты что, не знаешь, ведь это церковь только для белых!
Негр ничего не ответил. Он только стоял и смотрел прямо перед собой. Глаза у него были большие и скорбные.
— Пошел вон! — прошептал служка. — Убирайся отсюда, черномазый!
Священник продолжал свою проповедь. Только по легкому движению бровей можно было заметить, что он увидел пришельца. Но прихожане, сидевшие на задних скамьях, начали оборачиваться. Негр, казалось, не видел этого. Лицо его оставалось неподвижным, лишь глаза скользили по лицам прихожан, обернувшихся к двери. Казалось, он искал кого-то. И, встретившись с его взглядом, люди отводили взор. Но вот негр посмотрел на священника, и в церкви воцарилась тишина.
Служка первым стряхнул с себя оцепенение. Он вскочил и шагнул к наглецу. Теперь уже не надо было шептать.
— Пошел вон! — заорал он. — Читать не умеешь, образина черномазая? Видишь — только для белых!
Он схватил негра за плечо и подтолкнул его к выходу. Но незнакомец не сдвинулся с места.
Прихожане зароптали. Кое-кто начал пробираться к выходу. Священник кашлянул.
— Лучше тебе уйти, — сказал он, глядя себе под ноги смущенным взглядом. — Это — церковь для белых. Здесь не место цветным.
— Мало им своих церквей! — выкрикнул кто-то.
Служка снова попытался вывести негра из церкви. Двое мужчин с задней скамьи встали и подошли к ним.
— Выгоните его! — истерически завопила какая-то девушка. — Вы только посмотрите, как он стоит и пялится на нас. Господи, да выгоните же его поскорее!
— Эти черномазые наглеют с каждым днем, — процедила пожилая дама. — Даже в церкви от них покоя нет.
Один из мужчин подошел к негру и сунул ему под нос кулак.
— Таких, как ты, нужно привязывать к машине и тащить по грязи. Мотай отсюда, пока по роже не заработал!
Негр не двинулся с места, и другой мужчина ударил его. Прихожане вскочили на ноги. По лицу негра текла кровь, но он не вымолвил ни слова.
— Ты оглох, что ли? — прорычал мужчина, ударивший негра.
— Отвечай, когда тебя спрашивает белый.
Священник неуверенно постучал по кафедре.
— Не надо забывать, что мы находимся в доме божьем, — пробормотал он. — Выведите поскорее этого человека, и мы продолжим.
Служка распахнул дверь, и двое добровольных помощников наполовину вытолкнули, наполовину вынесли негра на улицу. У церкви стояло несколько любопытных. Скоро собралась целая толпа.
— Я задал бы тебе хорошенько, только бы услышать, как ты завопишь! — крикнул первый мужчина.
— Что случилось? — зашумели в толпе. — Что здесь произошло?
— Да вот этот проклятый ниггер хотел устроить скандал во время богослужения!
Негр молчал, но глаза его были полны слез. Какая-то женщина подошла к нему и плюнула в лицо.
— Мерзкий бродяга! — прошипела она. — Всех вас надо перевешать.
Толпа подступала все ближе.
— Давайте-ка возьмемся за него! — крикнул кто-то. — Вымажем дегтем и вываляем в перьях!
— А что, так ему и надо. Черт бы побрал этот вонючий сброд.
Но тут подбежали двое полицейских с дубинками и пистолетами. Они пробились через толпу, вывернули негру руки и ловко запихнули его в полицейскую машину. В этот же вечер он предстал перед судом, был обвинен в оскорблении святого храма, богохульстве и единодушно приговорен к смертной казни.
Вечером палач рассказывал жене:
— Странный какой-то тип. На суде не вымолвил ни единого слова. Только стоял и смотрел, а глазищи влажные, как у собаки. Да он по-моему, и не негр. Наверно, мулат. Но ты посмотрела бы на его руки! На ладонях глубокие раны, как от гвоздей. Жалко даже, черт его побери.
Джеймс Планкетт
ДЖЕЙНИ-МЕРИ
Перевод М. Загота
то утро подморозило; Джейни-Мери, одетая в заношенное линялое платьице, повернула на Николас-стрит и устало прислонилась к витрине. Головенка опустилась на грудь, грязные, нечесанные волосы закрывали лицо. Джейни-Мери обхватила себя тонкими ручками — так все-таки теплее. Там, за углом, остались дома Каннинга — прихваченные инеем крохотные садики, скрипучие ворота, которые обжигают холодом. Она обошла все дома, все до одного. Местным жителям ее робкий стук был хорошо знаком. Кто-то даже проворчал: